Kuuza
жизии. Психолоzическ.ая хрестоматия
439
гу открытою, класть в неё сухую перепопку из пера, отдавать её ко
му бы то ни было, почему сам Гаврилыч написал на обложке: <<Кто
возьмёт книгу без спросу, тот будет без носу>>, -а в другом месте:
<<Кто возьмёт книгу да не скажет, того Бог накажет>>. Сам Гаври
лыч изучал такие эпиграфы в бурсе, где в учебниках- и на полях,
и между строк, и поперёк текста- встречаютел подобные курьёз
ности. Например, у Гаврилыча хранител грамматика Пожарского,
по которой он изучал русский язык. Здесь можно читать в разных
местах: <<Выпито полведра
...
Мерзость запустения
...
Хоронили рек
тора
...
Лобов сказал Элпахе (прозвище ученика): сивохряпал твоя
натура!
..
Самому цензору ввалили полтораста майских
...
Выдава
ли носки
...
Инспектору напустили в комнату чёртову дюжину по
рослт >> и т.п. Много интересных вещей встречалось в грамматике
Пожарского
...
Перед уроком Гаврилыч обыкновенно говорил
<<tem–
pus zapregandi>>,
а после ответов своего ученика: <<широшо-хоцы>>
или << шибо-слацы>>. Это называется говорить по шицы. Здесь тре
буе·rсл разделить слово на две половины, к последней прибанить
ши , к первой цы, последнюю произносить сначала, первую после;
например, Гаврилыч
-
шилыч-Гаврицы, баран
-
ширан-бацы
и т.п. Таким образом правила мнемоники, богословские познания
и языковедение дьячка переселллись в голову Вукола. Наконец,
педагог наш хотел выучить Вукола читать по латыни, но не оказа
лось латинской книги. Учитель был вообще доволен учеником, хо-
тя и не обнаруживал того, в том убеждении, что ученика, если не ~
сечь, ·го по крайней мере бранить и допекать непременно следует;
"
·~
а ученик в большей части случаев походил на попугал.
Семён Иванович ходит в своей спальной из угла в угол. Стран
ное расположение посетило его душу. Хлеба у него убраны, слуги
выруганы, на днях решена последняя тяжба, новостей нет, а к вос
поминаниям старого и к чтению душеспасительного нет позыву.
Пусто в голове, пусто в сердце, в одном желудке не пусто: и есть-то
даже не хочется. Вот Семён Иванович затеплил лампадку, зачерк
нул в числительнице день, выкурил трубочку, другую; ну, а потом
то что? Глядит он на потолок, на стену, на кончик сапога. Фу ты,
скука какал! Сотый раз пересмотрел портрет свой, начатый одним
приятелем по дружбе и не конченный по вражде; потом заглянул
в календарь: Параскевы сегодня, ну, пусть Параскевы; потом за
глянул в окно: тут улица
...
ну, улица
...
мужики идут, бабы идут,
-
