Kuuza
жизии. Психолоzическая хрестоматия
457
Мать возьмёт голову Илюши, положит к себе на колени
и медленно расчёсывает ему волосы, любуясь мягкостью их и за
ставляя любоваться и Настасью Ивановну и Степаниду Тихонов
ну, и разговаривает с ними о будущности Илюши, ставит его ге
роем какой-нибудь созданной ею блистательной эпопеи. Те сулят
ему золотые горы.
Но вот начинает смеркаться. На кухне опять трещит огонь,
опять раздаётся дробный стук ножей: готовится ужин.
Дворня собралась у ворот: там слышится балалайка, хохот.
Люди играют в горелки.
А солнце уж опускалось за лес; оно бросало несколько чуть
чуть тёплых лучей, которые прорезывались огненной полосой че
рез весь лес, ярко обливая золотом верхушки сосен. Потом лучи
гасли один за другим; последний луч оставался долго; он, как тон
кая игла, вонзился в чащу ветвей; но и тот потух.
Предметы теряли свою форму; все сливалось сначала в серую,
потом в тёмную массу. Пение птиц постепенно ослабевало; вскоре
они совсем замолкли, кроме одной какой-то упрямой, которая,
будто наперекор всем, среди общей тишины одна монотонно чири
кала с промежутками, но всё реже и реже, и та наконец свистнула
слабо, незвучно, в последний раз, встрепенулась, слегка пошеве
лив листья вокруг себя
...
и заснула.
Всё смолкло. Одни кузнечики взапуски трещали сильнее.
Из земли поднялись белые пары и разостлались по лугу и по реке.
<
Река тоже присмирела; немного погодя и в ней вдруг кто-то плес-
..
••
v
--~
нул еще в последнии раз, и она стала неподвижна.
3апахло сыростью. Становилось всё темнее и темнее. Деревья
сгруппировались в каких-то чудовищ; в лесу стало страшно: там
кто-то вдруг заскрипит, точно одно из чудовищ переходит с своего
места на другое, и сухой сучок, кажется, хрустит под его ногой.
На небе ярко сверкнула, как живой глаз , первая звёздочка,
и в окнах дома замелькали огоньки.
Настали минуты всеобщей, торжественной тишины природы,
те минуты, когда сильнее работает творческий ум, жарче кипят
поэтические думы, когда в сердце живее вспыхивает страсть или
больнее ноет тоска, когда в жестокой душе невозмутимее и сильнее
зреет зерно преступной мысли, и когда
...
в Обломовке все почива
ют так крепко и покойно.
