Кпига жизпи. Психологическая хрестоматия
465
сом, как бы собирались кого прибить; приносили частые жертвы
Вакху, показав таким образом, что в славянской природе есть ещё
много остатков язычества; приходили даже подчас в присутствие,
как говорится, нализавшись, отчего в присутствии было нехорошо,
и воздух был вовсе не ароматический. Между такими чиновниками
не мог не быть замечен и отличен Чичиков, представляя во всём со
вершенную противоположность и взрачностью лица, и приветливо
стью голоса, и совершенным неупотребленьем никаких крепких на
питков. Но при всём том трудна была его дорога: он попал под на
чальство уже преетарелому повытчику, который был образ какой
то каменной бесчувственности и непотрясаемости; вечно тот же, не
приступный, никогда в жизни не явивший на лице своём усмешки,
не приветствовавший ни разу никого даже запросом о здоровье.
Никто не видал, чтобы он хоть раз был не тем, чем всегда, хоть
на улице, хоть у себя дома; хоть бы раз показал он в чём-нибудь
участье, хоть бы напился пьян и в пьянстве рассмеялся бы; хоть бы
даже предалея дикому, искажённому веселью, какому предаётся
разбойник в пьяную минуту, но даже тени не было в нём ничего та
кого. Ничего не было в нём ровно: ни злодейского, ни доброго,
и что-то страшное являлось в сём отсутствии всего. Черство-мра
морное лицо его, без всякой резкой неправильности, не намекало
ни на какое сходство; в суровой соразмерности между собою были
черты его. Одни только частые рябины и ухабины, истыкавшие
их, причисляли его к числу тех лиц, на которых, по народному вы
ражению, чёрт приходил по ночам молотить горох. Казалось
не было сил человеческих подбиться к такому человеку и привлечь
его расположение, но Чичиков попробовал. Сначала он принялся
угождать во всяких незаметных мелочах: рассмотрел внимательно
чинку перьев, какими писал он, и, приготовивши несколько по об
разцу их, клал ему всякой раз их под руку; сдувал и сметал со сто
ла его песок и табак; завёл новую тряпку для его чернильницы,
отыскал где-то его шапку, прескверную шапку, какая когда-либо
существовала в мире, и всякой раз клал её возле него за минуту до
окончания присутствия; чистил ему спину, если тот запачкал её
мелом у стены, -но всё это осталось решительно без всякого за
мечания, так, как будто ничего этого не было и делано. Наконец он
пронюхал его домашнюю, семейственную жизнь, узнал, что у него
была зрелая дочь с лицом, тоже похожим на то, как будто бы на
