nятьсот человек переправился через Москву-реку и внезап
но напал на вражеский резерв , что и решило исход сражения:
поляки отстуnили за Воробьевы горы . Несколько менее по
лутора столетий отделяло Григорьева от лихих «медных» и
других московских бунтов, сотрясавших «мирное>> дарение
«тишайшего», от залитых кровью поnыток стрельцов отсто
ять старину. Все эти движения сплошь и рядом начинались
13
заречных слободах.
Не текла ли в жи.rтах этого неуемного русского челове
ка, метавшегася всю жиз нь в поисках какой-то недаюшейся
«nравды жизню>, непоследовательного и противоречивого в
проповедусмых и отстаиваемых им позициях (Тургенев го
ворил , что Григорьев, начиная нис ать, сам никогда не знает,
чем он закончит), неу~овлетворенного и, как многие его та
лантливые соотечественники, обманывавшего глубокий ду
шевный разлад хмельным разгулом, не текла ли в нем кровь
непокорных замоскворецких стрельцов?
Стихи и критические работы Аполлона Григорьева из
вестны ныне лишь в узком кругу специалистов и любителей
забытой литературы , но по не знает знаменитой «Цыганской
венгерки» :
Или:
Две гитары, зазвенев,
Жалобно заныли
.. .
С детства памятный напев,
Старый друг мой - ты ли?
О, говори хоть ты со мной,
Подрута семиструнная !
Душа полна такой тоской,
А ночь такая лунная!
Оба стихотворения , слившисся по воле пол юбивших
их исполнителей в один романс , принадлежат Аполлону
Григорьеву.
~
101
